Сын за отца

Выдающемуся ученому мирового масштаба в области нефтегазовой геологии, человеку-эпохе с непростой биографией Алексею Эмильевичу Конторовичу исполняется 85 лет

Но, несмотря на столь солидный статус, этот человек доступен и корректен. И всякий раз общение с ним по поводу и без особого повода — как порция культуры и пищи для ума, всегда в удовольствие.
— Алексей Эмильевич, вспомните наш разговор пятилетней давности. Тогда Вам представлялось, что достигнут определенный возрастной предел. Но, к счастью, для избранных лестница в небо бесконечна… И Ваша жизнь, как и пять, и десять лет назад, и еще многие годы ранее так же неспокойна и многомерна. Она так сложилась или Вы ее так организовали?
— Она так сложилась потому, что я ее так организовал. Хотя многое могло быть иначе, если бы не произошло многого то ли форс-мажорного, то ли случайного. Меня сформировали родители, история страны и в ее контексте — нашей семьи. Биография моя началась трагически. Папа с мамой познакомились в 1922 году. Парень из Речицы (Гомельская область Белоруссии), где рождались тогда многие еврейские дети, пытался учиться в Московском университете и был, по-видимому, очень талантливым человеком. Но учеба по каким-то причинам не сложилась. Мама, гречанка по национальности, родилась в Иркутске, как и все дети семьи, глава которой, ее отец и мой дед, строил железную дорогу вокруг Байкала. В годы гражданской войны дед умер от тифа, а мама оказалась в Томске, училась в Томском университете. Информацию о том, как и где конкретно их свела судьба на просторах огромного Советского Союза, семейная история, к сожалению, не сохранила. Отец был, по-видимому, социал-демократом эсеровского толка. Во всяком случае, в 1921 году он опубликовал статью о социал-демократическом движении молодежи в России, которая была перепечатана каким-то западным изданием. Это, конечно же, привело к тому, что в 1922 году он был арестован и отправлен на Соловки вместе с молодой женой — моей будущей мамой. И то ли потому, что режим ссылки был в те годы не очень тяжелым, то ли они еще не знали, что ожидает их дальше, но мама всегда с какой-то теплотой вспоминала то время, когда они впервые увидели Арктику, когда были молоды и с оптимизмом смотрели на жизнь. Они вернулись, но далее… Я сосчитал с помощью информации из интернета, что с 1923 по 1937 год папа пробыл на воле только 3 или 4 года. Но семья все же жила, в ней рождались дети. Старший мальчик скончался на Соловках от туберкулезного менингита в возрасте 3—4 лет, но появились на свет мы с сестрой Натальей. Я думаю, родители были большими оптимистами, верящими в лучшее, коли между тюремными сроками продолжали увеличивать семью. Однако арест в 1937 году оказался для папы роковым. Его расстреляли.
— Что Вы помните о нем?
— Я до сих пор удивляюсь, почему не задавал маме бесконечных вопросов об отце. Была такая легенда, что он арестован незаслуженно и осужден на 10 лет, но обязательно вернется. А в детали я не вникал. Отец писал много стихов. Говорят, он был неплохим поэтом с юмором и изюминкой. Когда я родился, он сочинил строки, которые дошли до меня спустя многие десятилетия через оставшегося в живых двоюродного брата:
Алик, Алик, Алексей,
Кто ты, грек или еврей?
Не еврей ты и не грек,
Ты — советский человек.
И это — свидетельство тому, что папа не отрицал советскую власть, она была ему понятна и нужна. Но все случилось так, как случилось…
— И как «аукнулось» случившееся в Вашей судьбе?
— В 1941 году мы эвакуировались из Харькова в Сибирь, в Прокопьевск, где жила мамина родная сестра и где я окончил десятилетку с золотой медалью. Мне шел восьмой год. Теперь, кстати, я — почетный гражданин этого города. В 1951 году я поступил на физический факультет Томского университета, где впервые в мою жизнь вошло определение «сын врага народа», которое преследовало меня все пять студенческих лет теми или иными ограничениями или неприятностями. Еще со школьной поры я, член ВЛКСМ, был комсоргом и членом комитета комсомола школы, факультета, университета. А на 4-м курсе уже вступил кандидатом в члены КПСС: к этому времени папу уже реабилитировали. Меня оставили в университете — я был ассистентом и заместителем секретаря комитета комсомола университета. И все складывалось нормально, пока не произошло событие непредвиденное, а скорее, предопределенное. Шел 1956 год, главным событием которого стал ХХ съезд КПСС, осудивший культ личности и отчасти идеологическое наследие Сталина. Молодежь бурлила. По инициативе партийных органов был организован диспут «Место комсомола в твоей жизни». Я не готовил это мероприятие. Его готовила секретарь комитета З. Налобина.Но в день диспута она заболела и попросила меня заменить ее, уверяя, что мероприятие подготовлено… Я открыл заседание и стал предлагать выступить студентам согласно подготовленным спискам. Первые два выступления оказались антисоветскими… Я понял, что списку выступающих, который мне дали, доверять нельзя. Смотрел в зал и, зная людей, стал давать слово по своему выбору. Собрание перешло в «нужное» русло… Но осадок остался…
После диспута были «разборки», в том числе на заседании парткома университета. Ректор ТГУ Александр Павлович Бунтин назвал выступавших ребят хитрыми и умными врагами народа. С такой формулировкой я категорически не согласился, посчитав ее наследием уходившего прошлого. И, конечно, я тут же был превращен в «скрытого организатора антисоветских выступлений». Меня исключили из партии и уволили из университета по статье 47 пункт «В» тогдашнего Трудового кодекса в связи с непригодностью к педагогической работе в вузе. А это был волчий билет. И уже больше мальчишка-физик по специальности устроиться на работу не смог. Позднее, уже в постсоветское время томские историки издали прекрасную книгу документов КПСС и ТГУ о тех днях. Они назвали ее «Томские заморозки хрущевской оттепели». А на корочке книги поместили фото моего комсомольского билета. Но это было много позже. А пока я продолжал искать хоть какую-нибудь работу, потому что не мог найти ее вообще. В отчаянии я согласился работать в Кемеровской области, в сельской школе, где преподавал физику на протяжении двух лет. Эти годы работы сельским учителем я вспоминаю с благодарностью, поскольку учитель в селе всегда имел высокую цену. А если педагог оказывался выше среднего уровня, то он являлся властителем детских дум. Ведь это было время до телевизоров и с нечастым радио…

О юбиляре:

• Академик РАН. Автор и соавтор более 1000 научных работ, в том числе более 50 монографий.
  
• Заслуженный геолог РСФСР.
  
• Заслуженный работник нефтяной промышленности.
  
• Заслуженный работник газовой промышленности.
  
• Обладатель почетных знаков отрасли за выдающийся вклад в исследования по геологии нефти и газа Сибири.
  
• Лауреат Государственной премии РФ в области науки и техники, лауреат Премии Правительства РФ в области науки и техники, лауреат Премий
  им. И. М. Губкина, им. А. Н. Косыгина, им. В. И. Муравленко, им. Н. К. Байбакова, им. М. А. Лаврентьева, Золотой медали им. В. Д. Шашина.
  
• Лауреат Международной премии «Глобальная Энергия».
  
• Награжден орденами «За заслуги перед Отечеством» II, III и IV степеней, орденом Трудового Красного Знамени, орденом Почета и многими медалями.
  
• Именем А. Э. Конторовича названо одно из месторождений в Томской области.

— Но до большой науки было еще так далеко…
— Ради науки я переехал в июне 1958 г. в Новосибирск. Но когда я пришел с этим устремлением в СО РАН, та самая запись в моей трудовой книжке дала повод сказать: «А нам такие не нужны». И хотя с красным дипломом и амбициями отличника я уже был готов работать лаборантом, устроиться мне удалось только в конце сентября. Прошедшая всю войну, властная и сильная, прекрасный геолог Галина Николаевна Перозио взяла меня в СНИИГГиМС спектроскопистом, проигнорировав компрометирующую меня формулировку в трудовой. Поддержали меня в ту пору М. В. Касьянов, В. П. Казаринов, Н. Э. Герасимова. Я стал заниматься количественным спектральным анализом — делал сложные по тем временам анализы, которые геологи тогда не умели интерпретировать, просто прикладывая их к своим отчетам. Моя работа заинтересовала известных специалистов в области геологии Тамару Ивановну Гурову и Владимира Пантелеймоновича Казаринова, которые меня очень поддержали. Казаринов даже опубликовал в солидном и тогда, и сегодня журнале «Геология и геофизика» мою первую статью. Ее увидел ученый-нефтяник Фабиан Григорьевич Гурари и предложил мне возглавить геохимическую партию, чтобы заниматься геохимией нефти. Я сильно колебался, поскольку нефтяной геологии в то время я не знал совершенно. Но мой товарищ Георгий Эдурдович Прозорович убедил: иди, учись — и у тебя получится. Так я взялся за эту работу, начал формировать коллектив. Через несколько месяцев тот же Гурари предложил мне возглавить всю эту лабораторию. Я согласился, и мне удалось быстро создать хорошую лабораторию. И уже через два года я защитил кандидатскую диссертацию.
— Достойная награда за труды и жертвы семьи.
— Это была своеобразная ситуация и интересная история. 1964 год, мне исполнялось 30 лет. Я написал большую и, наверное, неплохую диссертацию. Ф. Г. Гурари посоветовал пойти с ней к академику Андрею Алексеевичу Трофимуку. К нему я и заявился в Институт геологии и геофизики со своим талмудом без предварительной договоренности. И, о чудо, он принял меня через 15 минут. Мы листали «талмуд» 2—2,5 часа. Отзыв я получил положительный.
А. А. Трофимук сказал: «Я буду Вашим оппонентом. Вторым оппонентом мы пригласим крупнейшего ученого Н. Б. Вассоевича». Большой отзыв написал на мою работу и
В. Н. Сакс. Защищал я ее в НГУ 12 мая 1964 г.
На защите все оппоненты сказали, что это диссертация докторская, а ученый совет рекомендовал мне осенью представить ее в качестве докторской в Институт геологии и геофизики. Все лето я провёл в раздумьях: кому же не хочется в 30 лет стать доктором наук! Но, с другой стороны, если человек начал заниматься геологией только два года назад и уже доктор, то что скажут члены диссертационного совета? Боялся, как бы по этой причине меня бы не провалили — Совет в ИГГГ был выдающимся по составу. Но осенью я все-таки на вторую защиту не пошел, и меня утвердили кандидатом. Той же осенью Андрей Алексеевич Трофимук пригласил меня к себе на работу. Я отказался. Мне не хотелось оставлять свой прекрасный коллектив в СНИИГГиМСе. И я предложил компромиссный вариант: участвовать в совместной научной работе, оставаясь на прежнем месте работы. Работа в СНИИГГиМСе научила меня многому. Я работал с такими выдающимися геологами и геофизиками-нефтяниками, как Э. Э. Фотиади, В. П. Казаринов, Н. Н. Ростовцев, Ф. Г. Гурари, Т. И. Гурова, И. И. Нестеров, М. В. Касьянов, М.Я. Рудкевич, В. С. Сурков, часто общался с А. А. Трофимуком, Н. Б. Вассоевичем, В. Д. Наливкиным, С. П. Максимовым, познакомился и на всю жизнь подружился с Ф. К. Салмановым, С. Г. Неручевым, В. С. Вышемирским и непрерывно и жадно учился у всех у них… Благодаря этому, без ложной скромности, очень быстро я стал заметным в стране специалистом — где-то из первой двадцатки в масштабах Советского Союза. Через два года я защитил докторскую — все равно рано, в 33 года, много работал, активно публиковался, участвовал в дискуссиях о происхождении нефти и газа и стал известен уже за пределами страны. В годы работы в СНИИГГиМСе при поддержке  Ф. С. Горячева — первого секретаря Новосибирского обкома КПСС, В. И. Краснова, В. С. Суркова я вновь вступил в КПСС.
Если продолжить вспоминать, то второе приглашение в ИГГ АН СССР и назначение на должность заместителя директора произошло тоже довольно неординарно: Андрей Алексеевич Трофимук предложил мне заменить его на этом посту прямо в больничной палате, немного придя в себя после весьма серьезного инфаркта. Его идею поддержали академики В. А. Коптюг и Н. Л. Добрецов.
Задачи стояли сложнейшие, многоплановые… Все дело в том, что работающий на этом месте должен был по логике стать одним из лидеров нефтегазовой науки Советского Союза, а затем России. Этого мне, я думаю, удалось добиться. Я стал инициатором создания в СО РАН Института геологии нефти и газа, а затем Института нефтегазовой геологии и геофизики. В мае нынешнего года будет уже 30 лет, как я работаю в СО РАН, а вся моя жизнь разделилась на три части: 22 года — Украина, школа и университет, потом 30 лет СНИИГГиМСа и 30 лет СО РАН.

— Видимо, стоит поверить в то, что Господь метит избранных из живущих под созвездием Водолея не богатством и благополучием, а лишениями и страданиями. Не зря же именно Вам — сыну невинно отвергнутого, погибшего и наверняка способного с большой пользой послужить своей стране, досталось с таким успехом выполнить эту миссию да ещё в сфере весьма сложной и важной — не только государственного, но вселенского масштаба. Однако энергетический узел завязывается все туже. И не всегда ученые и политики находятся в согласии в этом поле. Как достигаете компромиссов Вы?
— А я их не ищу. В вопросах науки у настоящего ученого компромиссов быть не может. Если он имеет свою точку зрения, он либо должен уметь ее отстаивать, а если не получается, осознать, в чем его слабое место. Я отстаиваю свою точку зрения по всем главным вопросам геологии нефти и газа и думаю, что немало сделал в этой науке. И, если отбросить скромность, являюсь в этой сфере одним из признанных авторитетов и в России, и за ее пределами. И независимо от того, какого ранга передо мной начальник, я взял себе за правило говорить правду и только правду, не подлаживаясь. Если я ученый и хочу оставаться им, я должен поступать именно так. А если работать по принципу «чего прикажете!» — тогда ты не ученый. Я ученый с комсомольским и партийным билетом. И горжусь тем, что, будучи директором института, выстраивал свою политику так, что, по крайней мере, 10 лет этот институт красовался на городской доске почета за успешное решение социальных вопросов.
— Так и хочется добавить словами героя комедии Грибоедова «Горе от ума» — «Вы, нынешние, нутка»!..
— У наделенного властью человека должна быть система взглядов, касающаяся и его науки, и подготовки кадров, и отношений с людьми. Он не имеет права вилять и трусить, тогда он не руководитель. Именно по этому принципу у меня сложились прекрасные отношения и с коллегами, и с руководителями высокого ранга. Я человек, выросший во всех смыслах этого слова в Советском Союзе при всех сложностях развития государства. И не понаслышке знаю все его беды. Мой дядя — средний брат отца С. И. Конторович воевал в армии И. Э. Якира, а после окончания гражданской войны организовывал здравоохранение на Украине, 17 лет являлся наркомом здравоохранения Украины, затем первым заместителем наркома здравоохранения СССР. Но погиб от репрессий. Все мои тетки — жены братьев отца — провели с 1937 по 1956 год в лагерях, но я считаю, что это издержки и социализма, и большевизма как я его понимаю. Наверное, у социализма, как и у капитализма, может быть разное лицо. Но из-за ошибок конкретных людей ставить крест на целой социальной системе я бы не стал, и меня этому никто не учил.
— И это Ваш наказ новым поколениям — смотреть вперед?
— Я вижу и сегодня, и вчера, и позавчера, что экономика страны лучше не становится, как и условия жизни. Тогда зачем мы ломали дрова? Чтобы породить два десятка миллиардеров и обокрасть население страны? Когда зарплата руководителя какой-то компании переваливает за миллион то ли рублей, то ли долларов, а у рядового сотрудника не превышает двадцати тысяч рублей, мне это непонятно, но очевидно, что это наносит ущерб экономике. Мне нельзя доказать, что 40% всего дохода в руках лиц, не имеющих к этому делу никакого отношения, — это правильно. Я против. Мы добываем много нефти и газа, мы создали много хороших технологий, но у нас есть огромное количество проблем, которые мы пока не решаем. А в Советском Союзе решали, но многое растеряли. Хотя все можем делать лучше.
— …но продолжаем сидеть на нефтегазовой игле?
— Это глупость, выдуманная, как выражался Евгений Васильевич Примаков, право-либеральными экономистами. Я скажу вам, что значит нефтяная игла и кто на нее подсел. Советский Союз до Горбачева на ней не сидел — нефти и газа мы добывали почти столько же, сколько и сейчас — 18% внутреннего валового продукта, а вся остальная промышленность работала сама по себе. На нефтяную иглу мы сели тогда, когда разрушили экономику и, кроме нефти, у нас ничего нет. На эту иглу нас посадили Горбачев, Ельцин, Гайдар и их умеренно талантливые последователи типа Чубайса. Это моя твердая точка зрения. Нефтяная игла — это плохо, она делает нас зависимыми от рынка, тогда как надо развивать свою экономику, свой внутренний рынок, который поглощал бы больше своих товаров, а не ориентироваться на поиск, что можно еще экспортировать. Главная проблема наших право-либеральных экономистов в том, что они начитались книжек современных западных экономистов или читали, мечтая о большом бумажнике в кармане. А лично для меня важнее, чтобы деньги были у каждого труженика, в стране, в нашем институте, чтобы мы могли купить оборудование, чтобы в наших университетах не преподавали троечники.
— В недавнем интервью нашему журналу академик РАН Александр Михайлович Караськов вполне серьезно высказал мнение, что человек способен прожить 150 лет и более. И если проникнуться этим убеждением, то у Вас еще предостаточно времени, чтобы повлиять своим авторитетом на очень многое. Хотелось бы, чтобы так и было.
— К сожалению, мнение Александра Михайловича есть некая идеализация нашей жизни. Когда-нибудь человек будет жить, возможно, и больше нынешних пределов, хотя я в этом не уверен из чисто научных соображений. А чтобы прожить 150 лет лично мне, надо чтобы не было тех стрессов, которые я пережил в предыдущие 85 лет: арест и трагическая гибель папы и его братьев,
Великая Отечественная война, клеймо «сын врага народа», исключение из КПСС, а еще не без участия Е. Т. Гайдара, крики прессы, что Конторович продал всю нефть России… Уже эти стрессовые обстоятельства исключают возможность реализовать моей жизнью идеи академика Караськова. Думаю, я не попаду в число этих долгожителей. Главное состоит в том, что для человека вообще и для ученого в особенности важно не просто прожить, скажем, до 95—100 лет, но оставаться работоспособным. Если его мозг перестанет творить, эта жизнь станет попросту биохимическим существованием. Что такое для меня жить? Перефразируя слова моего ровесника, героя фильма «Офицеры», я в одном из интервью сказал: «Есть такая профессия — Родине служить». Для меня смысл жизни в этом.
Вот Россия бурлила недавно по поводу пенсионного возраста. Моя точка зрения: проблема не столько в возрасте, сколько в том, будет ли у пенсионера возможность сохранить свой интеллект и физические способности еще на долгие годы. Пока ни медицина, ни условия нашей жизни этому не способствуют.
— Значит, чтобы быть дееспособным и здравомыслящим и в солидном возрасте, надо продолжать работать?
— Конечно! Отдых на пенсии — это для меня сказки.
— Тогда остается пожелать Вам активных лет еще и еще. Постарайтесь все же стать тем самым феноменом по Караськову. Я — за!

Наталья СЕКРЕТ