О, новый дивный цифровой мир

«Дух бездушия набирает тело». Станислав Ежи Лец

Технологические новации, сопровождавшие всю историю человечества, всегда оказывали большое влияние на ценности, цели и поведение людей, меняли их представление не только об окружающей действительности, но воздействовали на язык общения, мораль и, в конечном счете, мышление.
В последнее время очень много говорится и пишется о цифровой экономике и утверждается, что на ее основе можно модернизировать все процессы и добиться новой структуры и нового качества производства и потребления. Это утверждение не лишено смысла, поскольку в мире есть немало образцов, достойных подражания, развития и перенесения на оте-
чественную почву. Кроме того, встречается вроде бы обоснованное мнение, что цифровизация экономики — явление новое и является плодом последних 30 или максимум 50 лет. Самые явные признаки наступления новой эры, которую именуют еще информационной, или экономикой знаний, обычно иллюстрируются впечатляющими темпами прироста количества информации, численности ученых, специалистов и лиц свободных профессий, создающих новое знание и контент, и многое другое.
Все это верно в принципе, но возникает масса замечаний. Прежде всего, далеко не всем странам удается воспользоваться плодами цифровизации экономики, да и технологического прогресса в целом. Об этом уже много сказано. С другой стороны, огромные ресурсы, направленные на вроде бы очевидные и обоснованные цели, подтвержденные практикой других стран, тратятся впустую и умножают конфликты между различными организациями и институтами.
Возникает вопрос: на каком фундаменте строится практика управления в корпорациях и государственных структурах? Каковы мышление и мотивация управленцев? В этом видится корень проблемы. Более того, общество обычно легко принимает выгоды от технологических инноваций, но не способно оценить экономические и социальные последствия их распространения. На наш взгляд, самая главная проблема состоит в неспособности большинства людей отрефлексировать изменения в собственной ментальности и поведении под воздействием новых технологий.
Сразу оговоримся, что первые попытки рационализации принятия решений начались достаточно давно и сопровождались масштабной перестройкой мировосприятия людей. Исторически первой такой крупной революцией в сознании и языке стало развитие предпринимательства и наступление эпохи, получившей название капитализма. По крайней мере, эта революция хорошо описана в научной литературе и публицистике. Первое, что бросается в глаза, это попытка все явления жизни описать в терминах количества. При этом сами по себе измерители играют второстепенную роль. Главное — получить конкретное число. Сто лет назад Вернер Зомбарт писал: «В чем именно заключается величина, безразлично: это может быть число жителей города или страны, вышина памятника, ширина реки, частота самоубийств, количество перевозимых по железной дороге пассажиров, число людей, принимающих участие в исполнении симфонии, или что-нибудь еще». Количественные показатели заполнили все информационное пространство и создали удивительное ощущение понимания окружающего мира. Более того, их незнание стало ассоциироваться с дефектами образования и интеллекта.
Но количественные показатели существенно облегчают их сравнение между собой и затрудняют сопоставление разных явлений. Стремление к соизмеримости показателей быстро привело людей к денежной оценке всего и вся. Ценность теперь имеет то, что дороже стоит, и более дорогой предмет явно лучше, чем дешевый. Более того, оказывается можно даже сказать, во сколько раз он важнее и лучше.
Но денежная оценка переносится и на людей и, как представляется многим, характеризует их способности и успешность их деятельности. Богатых и успешных могут ненавидеть, но им подражают и завидуют, их ценности распространяются в обществе подобно лесному пожару и захватывают все новые слои общества. Стихийный протест, особенно со стороны молодежи, содержит, прежде всего, моральную составляющую и, возможно, опасение, что им не достанется причитающаяся доля успеха и богатства. Но они выступают не против отдельных личностей, а против системы.
Еще одним важным измерителем является скорость. Мы фетишизируем скорость изменений, и отсюда эта тяга к рекордам и их популярности. Быстрорастущие компании вызывают больший интерес, чем стабильный бизнес, подобно тому, как гиперзвуковая ракета лучше, чем дозвуковая. Сюда же относится и тяга к новостям. Новое возбуждает интерес только потому, что оно новое, и при этом людей практически не интересует ни полезность и достоверность этой информации, ни ее действительная новизна. Главное — сенсация. И СМИ исправно удовлетворяют нашу потребность в информации о меняющемся мире.
Калькуляция становится все более утонченной и, как следствие ее усовершенствования, расширения и объема — все более трудной для понимания и оценки достоверности. Поэтому создается целая индустрия соизмерения различных показателей и выработки всевозможных шкал, рейтингов и индикаторов. По идее они должны облегчить жизнь «простым» людям и многочисленным управленцам. Но в действительности часто они помещают их в искусственный мир, в котором реальные процессы и их результаты подменяются колонками цифр о происхождении источников информации, методике ее обработки и т. п., о чем большинство пользователей и не подозревает.
Отдельно следует сказать о технологиях управления. Хорошо зарекомендовавшие себя в частном бизнесе, особенно в управлении крупными многофилиальными компаниями, управленческие инновации переносятся в сферу государственного управления. Такова история с ключевыми показателями эффективности (KPI) или показателями деятельности подразделения (предприятия), которые должны помогать организации в достижении стратегических и тактических целей. Считается, что их использование даёт организации возможность оценить своё состояние и помочь в оценке реализации собственной стратегии. Но перенесенные на почву отечественной бюрократии идеи KPI вылились в установление показателей, достижение которых часто мало зависит от чиновников или вовсе от них не зависит. Кроме того, никто не отменял многочисленные инструкции, методики и другие документы, регламентирующие работу чиновников. Наконец, поощрение и наказание чиновников часто диктуются совсем другими правилами. Все происходит потому, что в компаниях менеджмент получает более четко сформулированные целевые показатели, которые и служат критериями оценки их работы. На государственной службе политический момент играет более важную роль.
Подобная история и с эффективным контрактом. В принципе, это трудовой договор с работником, в котором конкретизированы должностные обязанности, условия оплаты труда, показатели и критерии оценки эффективности деятельности для назначения стимулирующих выплат в зависимости от результатов труда и качества оказываемых услуг (в тексте — государственных и муниципальных услуг), а также меры социальной поддержки.
В случае учреждений науки и образования все это приводит к многочисленным курьезам. Так, премирование за количество публикаций действительно увеличило их число, но, видимо, мало сказалось на повышении их качества. Некоторые авторы быстро сообразили, что, если разбить статью на две и более частей, это приведет к росту премии. Появилась целая индустрия, гарантирующая публикацию статей за сравнительно небольшие деньги.
Как известно, публикации и журналы неравнозначны. Вообще говоря, если в журнале публикуются добротные работы серьезных авторов, то журнал читают, и он становится популярным. Но присвоение рейтинга журналам переворачивает картину, и уже статья считается хорошей и достойной цитирования, а автор достойным упоминаний и наград, если опубликовался в высокорейтинговом журнале. Это похоже на известное высказывание о том, что ветер дует потому, что деревья качаются.
Когда-то давным-давно технологический прогресс определялся личным эмпирическим опытом и потому был уделом одиночек и, если у мастера не было учеников, то знание погибало вместе со смертью создателя. Но примерно в XVII веке основой развития техники становится естественно-научное знание. Это означало, что в основе технологических инноваций лежало знание законов, определяющих протекание процессов. Естественно, изменилась технология получения новых знаний и технических инноваций. Теперь уже можно было в меньшей степени полагаться на бесконечное экспериментирование или внезапное озарение и строго планировать свою деятельность. Но, с другой стороны, это позволило постепенно перейти от штучного обучения к массовому производству ученых, инженеров и вообще специалистов. Этот процесс занял несколько столетий и, похоже, еще не закончился. Петр Щедровицкий высказался в том смысле, что наука осталась в ХХ веке, а нынешний будет веком методологии. Это означает, что вооруженные правильными методами люди смогут решать любые задачи, не обладая специальными знаниями.
В результате массовой подготовки специалистов, которых готовят по определенным правилам и обучают стандартным методикам как в компаниях, так и в государственном секторе, организации реагируют на изменения стандартным образом. Р. Нелсон и С. Уинтер в своей книге «Теория экономических изменений» утверждали, что фирмы вырабатывают строго определенные типы поведения, названные ими рутинами. Они выделили рутины в оперативной деятельности, при формировании стратегии и даже инновационном развитии. Это означает, что стандартизация и регламентация убивают творческое воображение даже в инновационной сфере.
То же самое, но еще в более острой форме проявляется в сфере науки, образования и здравоохранения, а также государственном и муниципальном управлении. Соблюдение протоколов и правил важнее, чем результат работы. Особенно неприятно, что элементы творчества изгоняются из науки. А ведь еще сто лет назад Альберт Эйнштейн заметил, что «воображение важнее, чем знания. Знания ограничены, тогда как воображение охватывает целый мир, стимулируя прогресс, порождая эволюцию».
Возникает вопрос, почему же прогресс неостановим, почему не удается уничтожить тягу к научным открытиям и прорывам в технике и технологии. Ответ видится в том, что у части людей сохраняется нонконформизм и стремление найти что-то особенное, противостоять административному и общественному давлению, продолжать самообразование после получения дипломов и стремление выделиться из числа себе подобных.
Возможно, именно такие мотивы и аспекты человеческой природы и являются истинными двигателями инноваций и развития, преодоления расчеловечивания и тенденции к уничтожению творчества. Многочисленные исследования показывают, что сохраняется творческое меньшинство так называемых трудоголиков, которые не поддаются материальному и нематериальному стимулированию и дестимулированию. И именно они создают новое и часто получают общественное признание. По крайней мере, со стороны тех, кто различает количество и качество.
Закончить хочется еще одним высказыванием Альберта Эйнштейна: «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно — он-то и делает открытие». Это относится не только к науке, но и к многим другим областям человеческой деятельности.
Мы не знаем, что принесет нам цифровизация. Очевидно, кто-то выиграет, а кто-то проиграет. Для кого-то откроются новые возможности, а для кого-то будут созданы новые инструменты манипуляции и эксплуатации. Станет ли общество в целом свободнее или умнее — большой вопрос. Ответ на него зависит от нас.

Владимир Клисторин, доктор экономических наук