Уроки НЭПа. Взгляд экономиста

Сто лет назад в России было объявлено об отказе от продразверстки и ее замене продналогом. Нет необходимости доказывать, что это решение было, во-первых, политическим, а во-вторых, вынужденным. Крупные решения в области хозяйственной жизни, называемые экономическими реформами, всегда носят политический характер. Кроме того, реформы всего хозяйственного механизма делаются не от хорошей жизни, а потому, что власти убедились, что продолжение прежнего курса губительно прежде всего для самой власти

Имеется достаточное количество историко-экономических исследований, главным результатом которых является доказательство, что политика военного коммунизма, основанная на широкомасштабной конфискации имущества и государственном произволе, нанесла экономике даже больший ущерб, чем собственно военные действия.

Ящик Пандоры для Советов

По мере завершения гражданской войны зрело недовольство большей части населения страны изъятием «излишков» зерна. Продотряды все чаще наталкивались на вооруженное сопротивление, перераставшее в восстания. Так было не только в Тамбовской губернии (знаменитая «антоновщина», на подавление которой были брошены части Красной армии), но и в основных районах производства зерновых — в Сибири и в Поволжье, на Дону, Кубани и Украине. Страна стояла на пороге новой гражданской
войны. Последней каплей оказалось кронштадтское восстание, которое показало, что и РККА может оказаться ненадежным инструментом.
Кроме общего разрушения и дезорганизации, вызванных войной и жесткими мерами «военного коммунизма», страна переживала один из самых масштабных продовольственных кризисов в своей истории, названный голодом в Поволжье, хотя нехватка продовольствия затронула в той или иной степени около половины населения страны. Причинами были не только неурожаи, но и разрушение торговли, транспорта и, более широко, логистики. Неизвестно, сколько зерна сгнило в ямах, куда его прятали от продотрядов, и сколько погибло уже реквизированного зерна из-за ненадлежащего хранения и отсутствия транспорта.
У руководства партии и советского правительства первоначально не было плана проведения реформ. Нужна была некоторая передышка для перегруппировки сил и перехода в новое наступление на социально чуждые слои населения.
Но оказалось, что решение о замене продразверстки продналогом и декрета о свободе торговли потребовало дальнейших действий по развитию рыночной инфраструктуры, реформы бюджетной системы и резкой смены бюджетной политики, реформы промышленности и даже сокращения армии более чем в десять раз, о чем предпочитали не упоминать, поскольку это не сочеталось с тезисами о враждебном окружении и угрозе интервенции.
Первоначально предполагалось, что «излишки» сельскохозяйственной продукции будут вымениваться государством у крестьян на ситец, керосин и прочее, но из этого ничего не вышло. Пришлось легализовать настоящую торговлю, но для этого потребовалось восстанавливать денежную систему и кредит.
С этим советское руководство медлило, поскольку инфляционный налог был чрезвычайно важен для пополнения доходной части бюджета и снижения обязательств государства. После проведения двух деноминаций был, наконец, введен в обращение золотой червонец, первоначально — для обслуживания внешнеторговых операций, но быстро ставший мерой стоимости и средством накопления. Параллельное хождение двух валют позволило нормализовать денежное обращение и, с другой стороны, не отказываться от инфляционного налога. Выкуп совзнаков в 1924 году означал, во-первых, еще одну конфискационную реформу, поскольку на обмен по фиксированному курсу было отведено всего полтора месяца, и во-вторых — отказ от конвертируемости рубля.
Допустив создание частных предприятий в промышленности, аренду и концессии, государство реорганизовало и государственные предприятия. Они были переведены на хозяйственный расчет, что означало, в частности, отказ от бюджетной поддержки. С другой стороны, в порядке компенсации была проведена монополизация промышленности. Предприятия обязаны были войти в тресты, а последние объединялись в синдикаты. Видимо, предполагалось, что это позволит предприятиям повышать цены и получать дополнительную прибыль. С другой стороны, было легче контролировать деятельность немногочисленных трестов и синдикатов. Но, главное, появилась возможность впрямую влиять на цены. Именно такая организация промышленности привела к тому, что весь период НЭПа страну сотрясали то кризисы сбыта, то нехватка товаров, о чем писали экономисты той поры. Кроме того, монополии в промышленности позволили создать так называемые «ножницы цен», которые были, по сути, дополнительным налогом на крестьян и вызывали естественное недовольство последних.

На спаде: успехи со знаком вопроса

После завершения денежной реформы уже в 1925 году НЭП стал постепенно сворачиваться. Вводились новые налоги, прежде всего — косвенные, усиливалось давление на кулака, проводилась дифференцированная политика кредитования государственных и частных предприятий. Особенно это относилось к инвестициям в основной капитал, чем занимались специализированные государственные банки. Государство во все большей степени прибегало к регулированию цен. Естественно, в этих условиях сама возможность эффективного функционирования рыночных институтов снижалась.
Во все учебники вошел тезис о том, что НЭП был первоначально успешен, поскольку позволил быстро восстановить производство и отчасти потребление после гражданской войны. Но потом его возможности были исчерпаны. Историки и экономисты до сих пор спорят о целесообразности продолжения политики НЭПа и ее возможностей в деле индустриализации и модернизации экономики страны. Некоторые даже расшифровывают эту аббревиатуру как «нормальную экономическую политику». С другой стороны, многие экономисты отмечают, что эффективность восстановления экономики явно преувеличена. Действительно быстрый экономический рост в этот период объясняется не столько ростом инвестиций и производительности факторов, сколько эффектом низкой базы (восстановительный рост — по терминологии В. Громана) и легализацией значительной части теневой экономики, процветавшей в период военного коммунизма. Кроме того, многие предприятия стояли из-за отсутствия сырья и рынков сбыта продукции, а также специалистов, которые могли бы наладить производство.
Новейшие исследования экономики в период мировой и гражданской войн и в 1920-е годы (например, А. Маркевич и
М. Харрисон) показывают, что падение производства и, соответственно, национального дохода в период Первой мировой войны (до 1917 года) составило около 20 процентов, а в целом за военный период — 60 процентов. Советские источники показывают, что национальный доход к концу гражданской войны составлял лишь 10 процентов довоенного. Избыточная смертность в 1914—1923 гг. составила более 13 млн человек, в том числе военные потери в период в 1914—1917 гг. — около 1,6 миллиона. Отсюда следует, что большая часть потерь приходится на период гражданской войны и сопутствовавших ей голоду и эпидемиям.
Очевидно, что основные причины сокращения производства относятся к внеэкономическим факторам. Для оценки экономического роста и, следовательно, эффективности проводимой экономической политики важны оценки исходного уровня. Статистическое ведомство сообщало о том, что за период 1921—1926 гг. промышленное производство выросло в три раза и в последующие годы продолжало расти двузначными темпами. Якобы сельскохозяйственное производство за период НЭПа выросло в два раза и превысило уровень 1913 года на 18 процентов. Разумеется, все эти феноменальные результаты следует отнести к качеству статистики. Если все шло так хорошо, то почему советское руководство отказалось от двузначных темпов прироста в основных отраслях экономики и приступило к форсированному росту, основанному на внеэкономическом принуждении в последующие годы?
Ответ состоит в том, что номинальный рост отождествлялся с реальным, а в стране уже тогда процветали приписки. Современные исследователи высоко оценивают темпы восстановления экономики, например, темп прироста национального дохода в 1924 году составил около 25 процентов, но потом они неуклонно снижались и составили в 1927—1926 гг. около пяти процентов. Дополнительным аргументом в пользу намеренного завышения успехов НЭПа стало то обстоятельство, что структура экономики в 1928 году незначительно отличалась от довоенной структуры 1913 года. Общий вывод состоял в том, что национальный доход в 1928 году не достиг довоенного уровня, а среднегодовой темп прироста составлял не 18 процентов, а, скорее, около семи, что также достаточно много.
Хотя совокупный реальный выпуск и был выше, чем в 1913 году, средние доходы на душу населения полностью не восстановились, поскольку численность населения на сопоставимой территории выросла на 14 процентов. Таким образом, в 1928 году национальный доход на душу населения в СССР был ниже довоенного уровня примерно на три процента.

«Надолго, но не навсегда»…

На Х съезде ВКП(б) В.И. Ленин говорил, что военный коммунизм был попыткой взять крепость капиталистических элементов в городе и деревне штурмом, лобовой атакой и предлагал немного отступить, перейти от штурма к более длительной осаде крепости. Уже через год на XI съезде партии Ленин заявил, что отступление окончено, и выдвинул лозунг о подготовке наступления на частно-хозяйственный капитал. Правда, он тут же сказал, что НЭП — надолго, но не навсегда. Напомним, что обычно основной смысл высказывания при подобном построении фразы содержится после частицы «но».
Руководство партии в начальный период реформ постоянно говорило, что НЭП означает борьбу «не на живот, а на смерть» между капитализмом и социализмом. Но одновременно принимались шаги по нормализации экономической жизни. Был принят Гражданский кодекс РСФСР, который, в частности, предусматривал, что каждый гражданин имеет право организовывать промышленные и торговые предприятия. Был издан декрет ВЦИК «Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых её законами и защищаемых судами РСФСР». Была проведена определенная децентрализация управления промышленностью. Оно было распределено между Совнархозами союзного, республиканского и местного уровня, а ВСНХ был лишен права вмешиваться в текущую деятельность предприятий.
Советские, да и многие современные историки рассматривают период НЭПа как вегетарианские времена. Действительно, в этот период репрессии не носили столь массового характера, как в период гражданской войны и в последующую коллективизацию и индустриализацию. Но если сравнивать их масштабы, например, с периодом подавления революции 1905—1907 гг., подаривших нам термин «столыпинский галстук», то такое сравнение будет не в пользу советской власти. Продолжалось расказачивание, гонения на церковь, священнослужителей и общины различных конфессий, было создано Особое совещание (ОСО) при ОГПУ СССР, которое получило право приговаривать к заключению в лагерь на срок до трех лет. За этот период было расстреляно множество участников так называемых антисоветских заговоров. Но еще большее число людей попало в списки лишенцев и неблагонадежных, с которыми расправлялись уже в последующие годы. Возникает естественный вопрос: может ли нормально развиваться экономика в условиях террора, который трудно назвать точечным, постоянного ужесточения налоговой политики, имеющий классовую дифференциацию? Стоит ли частнику инвестировать или правильнее всё проесть, пока не поздно?
Интерес к опыту НЭПа чрезвычайно высок, поскольку это был крайне противоречивый период отечественной экономической истории. Частично он использовался при подготовке последующих реформ в нашей стране и, возможно, в некоторых других случаях. Но главный урок, который оставил нам НЭП, можно сформулировать следующим образом: если верно то, что политика — это концентрированное выражение экономики, то еще вернее обратное: экономика есть концентрированное выражение политики.

Владимир Клисторин