Когда всё очень хорошо, не хочется чего-то нового

В этом году Премию Банка Швеции в память об Альфреде Нобеле (так официально называется эта премия) получили три американских профессора: Джоэль Мокир из Северо-Западного университета, Филипп Агийон из Гарвардского университета и Питер Ховитт из Университета Брауна. Как и по многим предыдущим лауреатам, принадлежность всех троих к США сочетается с их иностранными истоками. Дж. Мокир получил степень бакалавра в Израиле и иногда преподаёт в университете Тель-Авива, Ф. Агийон продолжает временами преподавать в родном для него Париже, а П. Ховитт до сих пор в справочниках представлен как канадский экономист

Двоим лауреатам исполнилось по 79 лет, и только один – в относительно рабочем возрасте 71 года. Ещё раз Нобелевская премия по экономике подтвердила свой статус премии, которую исследователь получает уже под занавес своей научной карьеры.
Нобелевский комитет не признал равными троих лауреатов. Половина премии досталась Джоэлю Мокиру, два других лауреата разделили вторую половину поровну между собой. В пресс-релизе Нобелевского комитета разделены даже характеристики достижений, за которые лауреаты удостоены премии. Дж. Мокиру – «за выявление предпосылок стабильного экономического роста вследствие научно-технического прогресса», Ф. Агийону и П. Ховитту – «за теорию стабильного экономического роста через созидательное разрушение».
Когда Джоэлю Мокиру сообщили о том, что он удостоен Нобелевской премии по экономике, он сказал: «Вы меня разыгрываете? Я – историк экономики, а мы нобелевских премий не получаем». Ответом на это высказывание можно считать слова профессора Стокгольмского университета Джона Хасслера, председателя Нобелевского комитета премии по экономическим наукам: «Работы лауреатов показывают, что экономический рост нельзя воспринимать как должное. Мы должны поддерживать механизмы, лежащие в основе созидательного разрушения, чтобы не скатиться в стагнацию».
Мне повезло познакомиться с творчеством Джоэля Мокира 20 лет назад, когда один мой друг прислал из Нью-Йорка его самую известную книгу «Дары Афины» . Время от времени я находил в ней нечто новое, причём непосредственно относящееся к тому, что происходило вокруг. Поэтому не нужно удивляться тем ассоциациям с современной российской действительностью, которые встретятся вам далее.

Две половины научного знания

Удивительно, но до Дж. Мокира среди историков экономики преобладало мнение, что так называемая «чистая наука» почти не связана с промышленной революцией. И действительно, какое отношение наблюдения Галилея за отдельно взятой планетой имеют к заводам и фабрикам? Благодаря Дж. Мокиру позиция историков стала изменяться, хотя и медленно .
Новое, что внёс Дж. Мокир в теорию экономического роста, состоит в том, что наука и практические знания взаимно усиливают друг друга. Этому найдено множество подтверждений в истории и в многолетней экономической статистике. Научные знания связывают между собой инновации и тем самым дают им возможность накапливаться. В свою очередь, инновации дают знаниям возможность увеличиваться. И Дж. Мокир показывает эту обратную связь на примерах событий времён первой промышленной революции. Именно постоянное функционирование этой связи и обеспечивает непрерывный экономический рост.
Паровая машина появилась во многом благодаря исследованиям атмосферного давления и вакуума, а технологии выплавки стали дали толчок научным исследованиям того, как кислород удаляет углерод из расплава. Без такой связи изобретения превратились бы просто в коллекцию, которую вполне можно было бы начинать открывать рисунком вертолета из рукописей Леонардо да Винчи.
Джоэль Мокир разделяет категорию «полезные знания» на две: знание пропозиционное («знаю почему») и инструктивное (знаю как»). И он показал на конкретных исторических эпизодах, что полезные знания двух этих категорий переживают периоды подъёма и спада, но никогда не прирастают равномерно. Иногда пропозиционное знание называют «сущностным», а инструктивное «процедурным».
Совместное их увеличение приводило в течение многих веков только к кратковременным скачкам роста, которые завершались длительными периодами стагнации. Всё это изменилось после первой промышленной революции, когда для мировой экономики впервые наступило время постоянного экономического роста.
В советское время ведомственной границей, выстроенной между пропозиционным и инструктивным знанием, было разделение на науку академическую и отраслевую. Как человек, поработавший по обе стороны этой границы, могу сказать, что она принесла очень много вреда экономическому развитию нашей страны. Ситуация многократно ухудшилась с развалом СССР и переходом к специфически российским рыночным отношениям.
Терминологическая неопределённость для нас не ограничивается определениями двух частей знания по Дж. Мокиру. В русском языке термины «устойчивый рост» и «стабильный рост» по сути синонимы, но в английском различаются «sustained growth» и «sustainable growth». Во втором варианте это можно перевести как «рост экономики, самой по себе способной к устойчивому росту» или как «неслучайно стабильный экономический рост».
В такой экономике интеграция фундаментальной науки и инновационной активности фирм составляет базу экономического роста. Для этого необходимо, чтобы страна была способна к международным научным контактам. Эти выводы Дж. Мокира, сделанные им 40 лет назад, послужили началом исследований «экономики знаний» .
Сам термин «экономика знаний» ввёл в научный оборот австрийский учёный Фриц Махлуп (1902-1983) ещё до Джоэля Мокира . Но только благодаря Дж. Мокиру его стали относить не к отдельной отрасли, а к экономике в целом. Применительно к национальной экономике он определяется по трём показателям: доле работников умственного труда, доле расходов на НИОКР и доле добавленной стоимости, создаваемой высокотехнологичными отраслями.
Некоторые исследователи придают ключевое значение доле лиц с высшим образованием в трудоспособном населении. Но они не могут объяснить последствия того, что в России это половина, в США – одна треть, а в Евросоюзе – одна пятая .
Для объяснения подобных парадоксов экономика знаний как самостоятельное направление экономической мысли развивается по всему миру. И это – благодаря пионерным работам нобелевских лауреатов 2025 года.

Противники НТП

Инновации вытесняют уже сложившиеся технологии и методы хозяйствования. Кто-то выигрывает, кто-то теряет. Если в одном месте доход растёт, то в другом – падает. Такой процесс в экономической теории получил название «созидательного разрушения». Лауреаты премии 2025 года вскрыли механизм, с помощью которого «созидательное разрушение» становится основой долгосрочного экономического роста.
Дж. Мокир на многих примерах показал, что любая научно-техническая инновация всегда вызывала сопротивление со стороны групп, заинтересованных в сохранении существующего положения и не допускающих в связи с этим технологических преобразований.
До промышленной революции власть в странах Европы принадлежала аристократам и всем, кто был приближен к монархам. Угроза утраты доходов от привилегий заставляла их разными способами противодействовать усилению экономической мощи промышленных предпринимателей. На предприятии в городе можно было больше заработать, приходилось повышать заработок и тех, кто трудился в полях. Понятно, почему аристократы сопротивлялись индустриализации. Для них это был вопрос выживания.
Подобное сопротивление было по всему миру, не только в Европе. В Китае порох был известен с начала IX века. Но использовался он исключительно для фейерверков. Только когда в середине XIV века с порохом познакомились в Европе, появились пушки и вообще огнестрельное оружие. Почему же китайцы не додумались до ружей и пушек? А что тогда делать с уже хорошо освоенным производством мечей и щитов, стрел и копий?
Множество примеров аналогичной «тормозной» деятельности государства, препятствующей прогрессу, набрано нобелевскими лауреатами по экономике разных лет. Например, еще лауреаты 2024 года отмечали, что императоры Австро-Венгрии длительное время ограничивали строительство фабрик и железных дорог, полагая, что это нарушит стабильность государства .
В Российской империи на сохранение прежних производств были направлены реформы Е.Ф. Канкрина, проведённые с 1839 по 1843 год. В отечественной традиции их трактуют исключительно как денежную реформу, в результате которой появился серебряный рубль и стабилизировалось денежное обращение. Но дело не ограничилось этим, более широкий взгляд на эти реформы приводит к выводам, что именно они затормозили научно-технический прогресс в России .
Прошли годы, и главным дефектом развития уже советской экономики было то, что государство как основной собственник средств производства, поддерживало предприятия и организации, использующие устарелые технологии. Определённый резон в этом был – не нужно было государству поддерживать людей, которые могли лишиться работы вследствие структурных изменений, заниматься их переобучением и помогать им переходить на более производительные рабочие места.
Избавление от текущих забот всегда приводит к тому, что накапливаются проблемы на перспективу. К сожалению, прошло три десятилетия, но пока нет серьёзных аналитических работ о «тормозной» роли государства в советской экономике.
А многое можно было бы понять благодаря научному анализу хотя бы отдельных локальных процессов. Так, большую пользу дал бы анализ причин, по каким наша страна долгие годы сохраняла мартеновское производство стали, когда во всём мире от этой технологии уже почти отказались. В связи с этим меня волнует один совершенно конкретный случай. Причина волнения в том, что свою дипломную работу я писал на Кузнецком металлургическом комбинате (КМК) по теме «Оптимизация графиков загрузки мартеновских печей».
В Новокузнецке переход от мартеновских печей к электрометаллургии прошёл удивительнейшим образом. КМК оставался на мартеновской технологии, а для внедрения новой технологии в другом конце города был построен Западно-Сибирский металлургический завод (Запсиб). На ту площадку ранее предполагалось перенести и развивать КМК. Но затем было решено создать обособленное предприятие и параллельно (в одном городе) использовать две технологии – новую и старую. Здесь есть над чем задуматься. Хотя даже в Германии отдельные мартеновские печи работали до 1990-х годов. Причина была в том, что сталь невысокого качества мартеновского производства продолжала быть востребованной. Потребителям стали тоже нужны были годы на перестройку своих технологических процессов.

Восприимчивость к новому

Джоэлем Мокиром предложена концепция «программы Бэкона» . Как известно, Фрэнсис Бэкон – автор лозунга «Знание – сила». Дж. Мокир фактически разъяснил, что стоит за этим тезисом. Он предложил использовать составленный им показатель просвещённости (enlightenment index), учитывающий грамотность населения и средний уровень образования в разных формах.
Распределение показателя просвещённости по территории Европы показало, что он определял время начала будущего промышленного развития данной страны или региона. Чем выше значение показателя, тем раньше там начинался промышленный подъём. Это означает, что экономический рост был обусловлен не просто объемами капитала и труда, но и способностью воспринимать новые знания.
В этом контексте можно трактовать и будущую функцию в экономике искусственного интеллекта, который способен улучшить обратную связь между пропозиционным и инструктивным знанием, увеличивая тем самым скорость накопления полезных знаний. Если следовать логике лауреатов, то и сам искусственный интеллект появился не как очередной «дар Афины», а как потребность в усилении этой связи.
И Джоэль Мокир проводит такую неожиданную аналогию. Несомненно, что ИИ будет способствовать распространению знаний и обмену информацией. А это предваряет будущие коренные изменения нашей жизни благодаря научно-техническому прогрессу. Точно так же первую промышленную революцию предваряли десятилетия так называемой «республики писем». Так образно называется распространившийся в Европе в конце XVII и начале XVIII века обычай обмениваться написанными от руки письмами. Ранее ничего подобного не было.
Подобное будет происходить и с будущим вхождением в нашу жизнь искусственного интеллекта. Уже сейчас его массовую услугу получают миллиарды людей, когда, запустив поисковик, они видят строку «обзор от ИИ». Мало кто прогнозировал её, кроме Джоэля Мокира.
Следуя его логике, спустя некоторое время мы уже не будем выхватывать из потока информации отдельные интересные или полезные сообщения, а научимся выстраивать собственную систему восприятия любой информации, заранее упорядоченной по важности для каждого лично. Точно так же Дж. Мокир представляет нам научно-технический прогресс не как набор открытий и изобретений, а как часть развития единой экосистемы, в которой мы все живём.

Без моделей никуда

Уже было отмечено, что достижения Ф. Агийона и П. Ховитта отличаются от того, что создал Дж. Мокир. И основное отличие состоит в том, что в их трудах активно используются экономико-математические и эконометрические модели.
В их основном труде представлена модель, в которой замещение старых технологий инновационными позволяет сохранять рыночное равновесие и стабильные темпы экономического роста .
Модель Агийон-Ховитта за треть века своей известности привела к исследованиям по многим направлениям, в частности, по поиску оптимального уровня концентрации рынка. Оказалось, что такой оптимум существует: как чрезмерно высокая, так и слишком низкая концентрация замедляют, снижают темпы научно-технического прогресса. Так, замечаемое некоторыми исследователями замедление роста в последние десятилетия, согласно расчётам по модели, объясняется слишком высокой концентрацией рынка.
Кроме того, эту модель используют (иногда даже для практического регулирования) при определении оптимального объёма расходов на НИОКР. Хотя пока это экзотика, распространённой практикой остается лишь ориентация на долю расходов на НИОКР в других странах. Но благодаря трудам лауреатов премии 2025 года эта явно необоснованная практика сменится научно обоснованными методиками.

Юрий Воронов