ГеоСибирь: наука, открытая миру

Прошедший вот уже в семнадцатый раз Форум «Интерэкспо ГЕО-Сибирь» продолжает оставаться экспертной международной площадкой для конструктивного диалога и обсуждения стратегии пространственного развития территорий, экономических перспектив Сибири в том числе

В этом году Форум, программа которого включала в себя 27 мероприятий, ежедневно посещали более 1000 участников. На мероприятиях прозвучало более 350 докладов и выступлений. Особенностью стала возможность дистанционного участия во всех мероприятиях на основе видеоконференцсвязи.
Выставочная экспозиция Форума продемонстрировала новинки в строении беспилотных летательных аппаратов, оптическом приборостроении, технологиях лазерного сканирования, робототехнике, автоматизации, специализированном программном обеспечении (фотограмметрия, картография, ГИС, цифровые платформы), цифровых сервисах и системах для внедрения в городскую среду, сельское хозяйство, управление территориями. Отдельного внимания удостоились экспозиции «умных решений», представляющие новые разработки, решения, сервисы и технологии, предназначенные для внедрения в сельском хозяйстве, городском планировании, строительстве, пространственном развитии территорий.
Для нашего журнала особый интерес представляла работа секции «Проблемы и стратегии социально-экономического развития России и её восточных и арктических мегарегионов» конференции «Экономическое развитие Сибири и Дальнего Востока. Экономика природопользования, землеустройство, лесоустройство, управление недвижимостью», организаторами которой выступили Сибирский государственный университет геосистем и технологий и Институт экономики и организации промышленного производства СО РАН.
В режиме диалога были рассмотрены вопросы пространственной экономики, межрегионального экономического взаимодействия, проектно-программные подходы в освоении восточных регионов, особенности арктических проектов, межрегиональные оценки и различия; макроэкономические проблемы социально-экономического развития Российской Федерации; отраслевые характеристики экономики Сибири и Дальнего Востока, оценки инфраструктурных проектов, особенности и влияние транспортных систем; проблемы формирования человеческих ресурсов; рациональное природопользование и охрана окружающей среды; особенности учета и оценки недвижимости.
Все эти темы крайне важны для определения перспектив и стратегии развития Азиатской России, поскольку, как отметил председатель Сибирского отделения РАН Валентин Пармон, «одна из миссий науки — точное, глубокое, многомерное отображение мира, в котором мы живем».
Один из докладов, прозвучавших в рамках форума ГеоСибирь, анализирует «Сводную стратегию развития обрабатывающей промышленности Российской Федерации до 2024 года и на период до 2035 года». Говоря о ней, авторы подчеркивают, что некритическое отношение к концепции современной глобальной экономики неоправданно упрощает методологическую базу стратегии, размывает как ее цели, так и средства их достижения. Мы публикуем журнальный вариант этого интересного с точки зрения развития промышленного сектора России доклада.

Стратегия: инструмент реального или мнимого развития?

Резкое снижение темпов роста инвестиций в последнем десятилетии, слабые инвестиционные результаты задают жесткие ограничения для экономического роста. Темпы роста ВВП в этот период составляли в среднем около одного процента в год, причем в 2020 году этот показатель отнюдь не улучшился (96,9%). Если абстрагироваться от финансового кризиса 2008–2009 гг. и периода посткризисного восстановления экономики, то экономические результаты последних лет (2013–2020 гг.) окажутся еще хуже.
Столь длительный застой свидетельствует о том, что модель, лежащая в основе российской экономики, более не способна обеспечивать её рост. Продолжающаяся стагнация, деградация целых отраслей экономики из экономической проблемы постепенно превращается в социально-политическую.
Предложений по выводу российской экономики из стагнации много. Мы же на основе утвержденной в начале июня 2020 года Председателем правительства РФ «Сводной стратегии развития обрабатывающей промышленности Российской Федерации до 2024 года и на период до 2035 года» рассмотрим видение Правительством РФ вывода экономики страны из стагнационной ловушки.
Стратегия определяет основные направления государственной промышленной политики в отношении обрабатывающих производств и представляет безусловный интерес с точки зрения понимания перспектив развития российской экономики. Она позиционируется как «основной документ стратегического планирования в сфере промышленности».

Перспективы: какими они видятся?

В Стратегии очень кратко охарактеризованы роль обрабатывающих производств в экономике России и их состояние. Подчеркивается, что обрабатывающие производства формируют около 14 процентов ВВП РФ. Это больше, чем, например, в США (11,2% ВВП в 2017 г.),
но меньше, чем в ФРГ (20,4%, 2018 г.) и, тем более, в Китае (27,8% ВВП, 2018 г.). Вопрос о том, достаточен ли вклад обрабатывающих производств в создание ВВП страны или нет, не ставится.
Современный уровень развития российских основных фондов характеризуется, по сути, одним, но емким показателем: «средний фактический срок службы машин и оборудования в обрабатывающей промышленности составляет 23 года». В США — 8,8 года (при учете оборудования по рыночной стоимости) и 7,4 года — по балансовому методу учета оборудования. То есть, необходимость разработки Стратегии не вызывает сомнений. Здесь же делается сильное утверждение, правда, без приведения подтверждающих статистических данных: «Кардинальное техническое перевооружение мощностей оборонно-промышленного комплекса позволило с 2010 года до начала 2020 года перейти к массовому производству инновационной продукции и сформировать абсолютно новый облик вооружения страны». То есть, последовательный и жесткий курс государства на обновление основных фондов в жизненно важном секторе народного хозяйства способен не просто решить сложнейшую задачу, но и сделать это на соответствующем инновационном уровне, вообще говоря, и без помощи рынка. Этот тезис не очень хорошо сочетается с дальнейшими положениями Стратегии.
В положительном ключе отмечается тот факт, что «вследствие импортозамещения зависимость российской экономики (доля импортной продукции на внутреннем рынке) по промышленным товарам сократилась с 49 процентов в 2014 году до примерно 40 процентов к началу 2020 года». Здесь с авторами Стратегии нельзя не согласиться, но, строго говоря, в бизнесе зависимость от одного клиента более чем на 25% (по некоторым оценкам — на 15%) считается критической зависимостью. В этом смысле 40% зависимости от импорта вкупе с «отсутствием производства на территории страны целого ряда образцов комплектующего оборудования» представляется совершенно неприемлемым.
Определенные сомнения вызывает раздел «Государственная промышленная политика». В разделе упомянуты многочисленные отраслевые стратегии, государственные программы, десятки «отраслевых документов стратегического значения». Однако не дается прямого ответа на вопрос — какой из принципов разработки стратегических документов более эффективен? Обсуждаемая в разделе версия ответа на поставленный вопрос «Естественными ограничивающими факторами для реализации государственной промышленной политики являются возможности федерального бюджета и требования правового регулирования, в том числе обеспечивающие развитие других отраслей экономики и социальной сферы» косвенно признает, что потенциал используемого подхода невелик.
Раздел «Ключевые вызовы и возможности для развития обрабатывающей промышленности» производит странное впечатление. Если в Стратегии научно-технологического развития Российской Федерации, принятой еще в 2016 году, представлены семь вызовов, стоящих перед российским обществом, то в обсуждаемой Стратегии вызовы вообще обсуждаются скорее в терминах спроса и предложения: «Спрос бизнеса на средства производства потенциально высокий, но фактически невелик из-за наблюдаемой инвестиционной паузы». Ответа на вопрос — кто виноват в инвестиционной паузе — нет.
Разработчики при рассмотрении концепций глобализации мировой экономики не учитывают современные нюансы. Резкое изменение в последние годы характера протекания глобализационных процессов, изменение правил игры на глобальном рынке, в том числе усиление санкционных войн, остаются вне фокуса внимания разработчиков Стратегии.

Цели—задачи—реализация: возможен ли рост?

«Целью Стратегии является формирование в Российской Федерации промышленного сектора с высоким экспортным потенциалом, способного конкурировать в глобальном масштабе, обеспечивающего достижение национальных целей развития». И все же адекватность формулировки цели Стратегии долгосрочным интересам развития экономики России не вполне очевидна. Действительно, можно иметь промышленный сектор с высоким экспортным потенциалом, но при этом оставаться уязвимой экономикой. В Стратегии эта проблема обозначена, но оценки — насколько она серьезна — нет.
По духу анализируемого документа и используемым в нем формулировкам видно, что ценности ориентации на глобальный рынок явно доминируют над подходом по созданию относительно независимой от остального мира национальной экономики, хотя и нет утверждений о том, что достижение технологической независимости — это неважно.
Количественные показатели достижения цели Стратегии не амбициозны — 104,5% роста по отраслям обрабатывающей промышленности в 2023—2025 годах «с дальнейшим снижением до 103 процентов в 2031—2035 годах». Относительно высокие темпы роста в 2023—2025 годах очевидно связаны с низкой базой ожидаемо провальных 2020—2021 годов. 2026—2030 гг.
почему-то вообще не упомянуты. Трехпроцентный прирост — вполне нормальный показатель для развитых в промышленном отношении стран, но российскую экономику к этой категории относить рано. Чтобы перейти в новое качество, нужен ускоренный рост промышленного сектора, а этого как раз и не предусмотрено.
Для достижения цели Стратегии предполагается решение четырех задач. Первая задача — «Ускорение технологического развития Российской Федерации, увеличение количества организаций, осуществляющих технологические инновации, до 50 процентов их общего числа». Эта задача как раз достаточно амбициозна. По данным Росстата, в 2018 году значение рассматриваемого показателя составило 19,8%. С использованием инноваций в России вообще проблема: в 2018 году по всем видам экономической деятельности инновационная активность российских компаний составила 12,8%, в то время как в Германии, например, в 2011 году она составляла 64,2%, а в 2018 году — 63,7%.
Вторая задача формулируется как «Обеспечение ускоренного внедрения цифровых технологий в промышленности благодаря увеличению затрат на внедрение цифровых технологий за счет всех источников до 5,1 процента создаваемой валовой добавленной стоимости» — представляется более убедительной. Более чем удвоение затрат на цифровизацию за достаточно короткий период (с 2020 по 2024 год) — достойная задача.
Задача №3 – «Вхождение РФ в число пяти крупнейших экономик мира, обеспечение темпов экономического роста выше мировых при сохранении макроэкономической стабильности путем роста производительности труда на средних и крупных предприятиях базовых несырьевых отраслей экономики темпами не ниже пяти процентов в год» — одна из самых уязвимых в тексте Стратегии. Это формулировка цели «Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации», принятой еще в 2008 году. Таким образом, в 2020 году, когда Россия уже должна бы войти в пятерку стран-лидеров по ВВП, принимается новая стратегия, где эта же цель снова переносится на будущее.
Ответственность за решение четвертой задачи — «Достижение объема экспорта конкурентоспособной промышленной продукции в размере 205 млрд долларов США в год, в том числе продукции машиностроения — в размере 60 млрд долларов США в год» — делегирована иным документам. Ожидаемое удвоение объема экспорта продукции машиностроения за десять лет — хорошая задача, но нельзя не отметить эффект низкой базы отсчета: в 2019 году доля машин, оборудования и транспортных средств в товарной структуре экспорта РФ составляла лишь 6,5%.

Сценарии и индикаторы: пока — вопросы

Стратегия — это план, определяющий приоритеты, ресурсы и последовательность действий по достижению поставленных целей. В рассматриваемом случае изначальный смысл разработки стратегии как средства достижения цели уходит в тень. Говорится, что «Стратегия опирается на параметры «Прогноза социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2024 года» (в части базового, целевого и консервативного сценариев) с пролонгацией траектории развития до 2035 года». При этом подчеркивается, что «Вероятность достижения ключевых результатов Стратегии критически снижается при… пороговых значениях внешних и внутренних условий». Данное впечатление усиливается при знакомстве с «пороговыми значениями внешних и внутренних условий»: «цена на нефть — менее 30 долларов США за баррель в течение года и более; реальный эффективный курс рубля — ослабление более чем на 20 процентов (год к году); средневзвешенная ставка по рублевым кредитам на срок более года для предприятий — свыше пяти процентов в реальном выражении».
Для документа, направленного на формирование экономического уклада огромной страны, подход не слишком сильный. Ограничение по ослаблению российского рубля также не вполне ясно. Понятно, что снижение курса национальной валюты плохо сказывается на импорте оборудования и технологий. Но проблемы с данным импортом все в большей степени определяются санкционным режимом. С другой стороны, слабая валюта способствует экспорту и развитию отечественного товаропроизводителя, в том числе — в обрабатывающем секторе, что и является целью обсуждаемой Стратегии.
Наконец, утверждение, что «Положения Стратегии не учитывают последствий распространения новой коронавирусной инфекции (COVID-19)» просто обесценивает работу по разработке Стратегии.
Следующий раздел — «Мероприятия Стратегии» — представляется странным. Посмотрим, что предлагается в подразделе «Инвестиционная и финансовая политика».
Первый пункт — налоговые льготы (включая расширение практики инвестиционных налоговых вычетов и налоговых кредитов). Какие именно льготы, кто станет их бенефициаром, каков их размер и условия получения, когда они будут введены — неизвестно.
Пункт второй — защита инвесторов и содействие заключению долгосрочных контрактов. Но что имеется в виду под защитой инвесторов, как будут защищаться их интересы, что является критерием — неясно.
Вопросы только усиливаются при знакомстве с третьим пунктом — ослабление неоправданного административно-силового давления на хозяйствующие субъекты.
Четвертый пункт — обеспечение доступности льготного заемного финансирования инвестиционных проектов, оборотного капитала, научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ — звучит хорошо, но, поскольку неясно, как именно он будет выполняться, его ценность невелика.

Системные проблемы и реальная практика

Системная проблема российского инвестора известна давно — осуществлять крупные инвестиции в условиях не слишком дружественной бизнесу институциональной среды и поддерживаемого государством курса на интеграцию в глобальную экономику рискованно. Зачем создавать мощности по производству сложного оборудования, если с высокой вероятностью в будущем это оборудование все равно будет приобретено у иностранного производителя? Эта проблема может решаться по-разному. Одно из наиболее очевидных направлений: в режиме государственно-частного партнерства гарантировать спрос на продукцию новых капиталоемких проектов и определенную государственную защиту от сильных иностранных конкурентов. В Стратегии же про ГЧП упоминается только один раз, да и то в приложении.
В подразделе «Политика стимулирования спроса» подобные подходы не отвергаются, но и не конкретизируются. Приведено, что очень правильно, несколько целевых показателей, только этого мало. Действительно, предполагается, например, что «соотношение импорта продукции и валовой добавленной стоимости обрабатывающих производств, в процентах:

• в 2024 году — менее 45 процентов;
• в 2035 году — менее 40 процентов».

Мало того, что эти показатели не напряженные, но они и обманчивы. Так,
В. А. Крюков в своем интервью приводит очень типичный пример: «Есть доминирование импортозамещения «любой ценой» — по валу. В итоге за высокими показателями импортозамещения стоят оте-чественные трубы и задвижки. В то время как основной софт и наукоемкое оборудование — импортного производства».
Понятно, что в одном документе невозможно отразить все нюансы управления обрабатывающим сектором, но продемонстрировать понимание объекта управления все же желательно. Разработчикам Стратегии удается это, мягко говоря, не всегда.
Текст Стратегии завершается подразделом «Внешнеторговая политика». Прорывных идей здесь нет. Какие рынки приоритетны — не раскрывается. Перечисляются лишь традиционные средства стимулирования внешней торговли.
К Стратегии есть два приложения, знакомство с которыми представляет безусловный интерес, но их детальный анализ — предмет специального рассмотрения.
Если обобщить, то текст рассматриваемого документа представлен не в формате стратегии как плана достижения цели, а, скорее, как прогноза. В Стратегии чаще говорится о 2035 годе. В направлениях развития отраслевых комплексов более ранние периоды практически не упоминаются. Это очень удобно с бюрократической точки зрения, но плохо с управленческой.
В Стратегии нет ясности — за что отвечает государство, а за что — бизнес. Тем более что не заявлена четкая программа действий государственных органов в инвестиционной, финансовой и институциональной политике, позволяющая вывести экономику из многолетнего застоя.
Конечно, непросто разрабатывать стратегии под плохо прогнозируемое будущее, но учитывать, что это, возможно, существенно иная реальность — необходимо. Задача сложная, но наличие стратегии создает уверенность, что известно, куда надо идти и как. Если же стратегия не очень хороша — уверенность незаметно превращается в иллюзию.

Алексей Алексеев, доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник Института экономики и организации промышленного производства СО РАН

Наталия Кузнецова, научный сотрудник Института экономики и организации промышленного производства СО РАН